— Подключение дополнительного дрона боевой поддержки. Подключить?
— Да, — тут же согласился я.
— Базовый режим?
— Максимальное удаление, агрессивный.
На моем стекле появилась еще одна картинка, значительно меньше первых четырех. Программа явно начала беречь место.
— Подключение второго дрона боевой поддержки. Подключить?
— Да. Да для всех. — Может, я слегка и успокоился, но не настолько, чтобы впадать в медитативный транс однообразных повторений. — Режим для всех — агрессивный, внешний периметр.
Я побежал вперед. Раз уж мне официально разрешили месть, то я не хотел упускать возможности.
Когда я добежал до касс с другой стороны, дроны не оставили в продуктовом ни одного живого. Даже для допроса. Никаких раненых. Наложение двух программ. Уничтожение зараженных, которые могут быть опасными даже ранеными. И вооруженное нападение на взвод, теперь превратившийся в одни ошметки. Второе заставило их атаковать и стрелять по любым целям, первое приказывало им добивать всех, кто еще шевелится.
В конце концов, программы дронов выбирали наиболее банальный сценарий. Любой из сектантов мог быть одновременно и зараженным. Просчитанная минимизация риска.
Широкие центральные двери теперь красовались с разбитыми стеклами, и внутрь задувал ветер.
Я тут же подумал, что сейчас это, возможно, и к лучшему. Когда вырубится электричество и отключатся холодильники, лучше будет, если здесь будет похолоднее. Выжившим пригодятся продукты, не успевшие протухнуть. Если будут выжившие.
Накаркал.
Я отступал в сторону, чтобы оказаться за бетонной колонной, несущей крышу и формально отделяющей стеклянные двери от таких же стеклянных, до пола, окон магазина. Или, наверное, правильно будет сказать, стен магазина. Стеклянных.
Слишком открытое место, чтобы у меня оставалось много выбора, где еще спрятаться. Богослов действовал так же, уходя левее от входа.
И в этот момент выключился свет.
Везде. Похоже, вообще по всему городу, хотя было еще достаточно светло, чтобы говорить об этом с уверенностью.
Но это как раз недолго. Пара часов до сумерек. Еще немного, пока окончательно остынут батареи. Еще одно развлечение для тех, кто избежал укусов. Не только бегать от бешеных, но и бороться с холодом.
Далеко позади мой «шалун», все еще катающийся по балюстраде второго этажа, рванулся в мою сторону. Я тут же его остановил. Здесь мне техники хватало, а девушку в магазине джинсовой одежды не хотелось оставлять без присмотра. Ну и остальных, конечно.
— Плохо тут, за колоннами. Слишком очевидное укрытие, — высказал я свое мнение.
— Предложения?
— Пошли дальше?
— Тоско, прошу разрешения углубиться, — тут же запросил Богослов. — Оставим нескольких дронов на выходе. Тут кругом стекло, так что полной изоляции не выйдет.
— Разрешаю, — ответил Тоско. — Близко к цели не подходить. Не психовать.
— Рановато, кстати, — сказал Богослов, пока мы бежали между машинами на парковке.
— Свет? — уточнил я. — Да, рановато. Хотя кто-то из бешеных мог случайно где-то что-то задеть.
— Ага. Случайно взорвать, разрезать, перебраться через все ограждения, выключить рубильники. Замкнуть, обесточить, не дать сработать предохранительным контурам. И все это случайно, при полном отсутствии мозгов.
— Значит, кто-то помог, — резюмировал я. — А зачем? Чем этим сектантам освещение мешает? У них вроде не культ тьмы? Зачем «механикам» темнота?
— Предыдущая модель дронов работала от аккумуляторов. Хватало на час. Для наших операций — за глаза. Но здесь они бы уже на последнем издыхании были.
— «Шалуны» тоже на аккумуляторах, — уточнил я. — Ну да, согласен. Кто-то рассчитывал, что мы пойдем со старыми машинками. Эти мы получили совсем недавно. И они подзаряжаться могут даже от костра.
— А значит?
— А значит, в экономном режиме, почти не двигаясь, они вообще способны работать почти вечность.
— Я не о том.
— Но Петр Семенович знал о последней поставке. Не мог не знать.
Богослов остановился у последнего ряда машин. Обернулся и посмотрел на меня:
— А при чем здесь Петр Семенович? Ты что-то знаешь?
Я пожал плечами. Нужно было что-то отвечать, но что, я не совсем понимал. Как-то здесь, в СБ, на острове, и на заданиях, я начал привыкать, что мной кто-то руководит. Что кто-то принимает за меня ключевые решения, а я лишь их исполняю.
Это даже давало мне некий комфорт. Слишком уж все плохо развивалось. Везде. В секторе, в стране, в мире. Ничего ведь хорошего и не случилось со времени смерти родителей. Ничего. «Ходок» — это, конечно, приятно, но какая разница, ходить по дерьму на своих ногах или ездить в инвалидной коляске.
Но когда людей становится меньше, все больше решений остается за тобой.
Когда командиры исчезают, приходится что-то решать самому.
Отчасти потому, что мне не хотелось включать мозг обратно и начинать думать, а отчасти — именно из-за того, что он все равно постепенно включался, — я решил рассказать Богослову о последнем разговоре с командиром. Может, он придумает, что делать дальше в такой ситуации.
— Помнишь, как Оператор вколол себе тот бланк? А потом его уничтожил? Он его не уничтожил.
Богослов на меня не смотрел. Он оглядывал просвет перед следующим домом — метров сто от нашего укрытия до стены. «Шалуны» наверняка зачистили всю местность, но они не могли прочесать все этажи жилых домов. Кто-то, может, только и ждет, когда мы выбежим на открытую, пристрелянную полянку.